Не гостеприимно как то товарищи!

[Эп]

DLT, занятно пишите. Типа гибрид Жванецкого с Достоевским. ИМХО, талант.

[DLT]

Не праздный вопрос

Неимоверно долго живут и молодятся, как правило, наиболее высокоорганизованные твари на Земле.
Например; Падальщики Вороны.
Триста лет, а он всё ведь как молодой. Будто только что вчера ещё родился; Пёрышко к пёрышку. И лапки
себе, коготки; ну давай-давай, продолжай, не смотри ни на кого - чисти, наводи марафет.

Или, например; Мелкие морские млекопитающие в виде гигантских панцирных океанических черепах.
Триста лет для них совсем нипочём. Пятьсот – вот, полные жизни и радости, вечное, счастливое, беззаботное,
юное младенчество.
А потом ещё у них будет долго; Детство, Юность, Отрочество, и так далее, и тому подобное. Безостановочно.

Или взять; Нильского, болотного, зарослевого, дикого мангрового крокодила. Близ окрестностей Каира.
Вот твари так твари – Живут вечно как пирамиды.
И зубы, что характерно, бесконечно у них молочные!

Ну, вот за что такое всем наказание?
Имеется в виду всем менее высокоорганизованным. Тем, кому зубы постоянно лечить приходится?!

[DLT]

Луна – глазунья

Луна. Вечерний зной. Стогнирующие цикады и цветущая акация.
На лавочке под еле тлеющим фонарём сидят парень с девушкой и влюблённо беседуют между собой.
Им есть всегда, что друг другу сказать.
Она заворожено о чём-то его слушает. А он без умолку стрекочет.
Смотрит тоскующими глазами и говорит, говорит, говорит, наговорится никак не может.

Прохожу мимо и невольно слышу, как он ей нежно втолковывает; - И к тому же ещё, преимущество в
целых три матча!
А Луна наверху изнывает. Стонет. Зовёт. И акация на ушко весь вечер что-то щебечет.

[Умник]

не понял - причем тут матчи? И что за преимущество? в чем?

[DLT]

На катакомбах!


Помнится; Одесса, катакомбы, автобус, тот, что на катакомбы нас привёз, и заезжий иностранец, по-русски ни
шиша не понимающий. Помнится, что-то спросил он тогда у меня.
Что спросил, не знаю. Может про катакомбы, или отстал от своих, и теперь ищет, найти никак не может.
Не смог я разобрать слов его, в то время для меня абсолютно иностранных. А поговорить с ним, на языке
для него родным, помнится, почему-то очень захотелось.
В школе всё-таки, как-никак учился, языкам обучали. Вот думаю и настало, наконец, то время, знаниями
всеми своими поделиться. Да и просто, смотрю, хороший он человек, почему бы мне ему не ответить.

Он меня о чём-то спрашивает, говорит красиво что-то.
И я смотрю на него, внимательно слушаю. Понять ему глазами даю, что что-то разобрать пытаюсь. Головой в
такт синхронно киваю.
Но, так и не разобрал. Ни одного слова, помню, знакомого от него не услышал.
Говорю ему; - Ай ноу инглишь спик!

А потом, тут же сразу, чувствую, что не так что-то сказал, по-другому это всё как-то произносится.
А он сразу заторопился куда-то.
Я его за руку держу. Рубашечку так легонечко схватил и не отпускаю.
Говорю; Подожди мол, я не всё тебе ещё успел сказать.

Он остановился, замер и слушает.
Я тоже смотрю, уставился ему во все глаза, выпрямился весь, молчу, и лихорадочно вспоминаю. Вспомнить
только никак не получается. А ответить ему красиво хочется, что бы всё было как по правилам.
Он понял это видимо, и обмяк.

-Ноу, ай доунт, - как можно выразительнее, чеканя каждый слог, и не отрываясь, из глазу на глаз, начал я.
- Ду уои, э-э спинглишь! - твёрдо, и как-то всё-таки утомительно наконец-то закончил ему своё длинное
английское предложение. Но, не отпустил!
Что-то было не так, в этом моём нескладном предложении. И я это прекрасно сам чувствовал.

Собеседник не настаивал, молчал и даже подбадривал.
И мне не мешал, ждал, чем всё это закончится.
- Ноу, ай доунт; - принялся старательно я по-новому кругу, чтобы ничего уж на этот раз не упустить.
- Ай ду, энд спинглишь! - и мы оба дружно заржали.
Я посмеялся над тем, что окончательно запутался. А он, я уж этого теперь и не знаю.
Я только понимал, что всё это должно было произноситься совершенно не так, как вертелось оно у меня на
языке, но почему-то так и не девалось.

Англичанин, хотя кто его знает, стоял и ждал. Ему должно быть интересно было.
А я всё держал его за рубашку, но он и не вырывался.
- Ноу, ай, Ай; - почему то вдвойне усилил это место, - Ай Доунт! - утроил и громко воскликнул я.
А как дальше будет, снова забыл.

- Ты, ду уою, спинглишь ин? - это я уже у него спрашивал. Что бы тот сам мне на всё это ответил.
- Ноу, ай доунт спик инглишь! - на чистейшем английском языке, представляете, без малейшего акцента,
с настоящим английским прононсом, как и должно быть, наверное, ответил мне сам этот находчивый,
заезжий англичанин. И мы тогда весело, помню, пожали друг другу руки!

[DLT]

Яблочное исступление

Осень. Урожаи. Склянки-банки, амбары, погреба и ароматы, гаражи и выгребные ямы – самое сытное время года.
Поспели яблоки; в садах, на огородах, брошенных дачах и «ничейное» у колхозников. Великая яблочная пора.
Страда. Необыкновенное, не забываемое, знатное яблочное «пироговое» страдание.

Никогда так больше не накушаешься; вдоволь не наешься, не насытишься, не усладишь свою невоздержанную
душу, на долгие памятные годы – сладкими, сытными, каждодневными, узорчатыми злачёными пирогами
из яблоковой, скоропортящейся бросовой падалицы, как в эту великую яблочную осень тринадцатого года!

[DLT]

Городские утки - лебеди

Я раньше, приезжая на Юг, смотрел на дикорастущие там персики, и всем восхищался. Радовался всему; везде
вдоль дорог растёт в свободном доступе слива.
А по пустырям, всюду, куда только не кинешь взгляд, разбросан ничейный, роскошный виноград, тёмного,
иссиня - гранатового, волшебного цвета. Ароматный и изумительный!
Как же так? - набивая себе живот, искренне недоумевал я, - Живут ли здесь люди?!

Потом, несколько позже, когда ко всему приелся уже, насытился, насмотрелся всего, разбираться во многом
начал; ни какие это, оказывается и ни персики, в общем-то.
И даже не абрикосы! А так, обыкновенная, дикая, чумовая жердина, мелкая, и к тому же ещё, и грубая.
А вдоль дорог, в пыли, вперемешку со свинцом и кадмием в качестве ветрового заслона, произрастает везде алыча.
Но не слива. И которую, козы даже обдирать здесь брезгуют!
Виноград же, тот, что здесь повсюду; в оврагах, у моста, по заборам, весь сплошь кислый и набивает
сразу же оскомину. Кисти ядовито-синего цвета, как бы предупреждают, что их лучше не трогать.
Да и запах, приторный и ничем не уничтожаемый, говорит уже о многом; Изабелла, одним словом!

И вот теперь стою я, и смотрю на городской, общественный пруд, в чьих водах уже ни один последний год,
шныряет, копошится, стайка никого не боящихся, диких, сорных, и никуда давно не отлетающих уток,
которых ранее и в дикой природе-то никогда не видел, и понимаю;
Нет, милые вы мои, это вам далеко не то, что нарисовано с умилением на всех библейских картинках, и
завещано нам как великое Время Эры Зверобратания.
Это, дорогие вы мои; зажрались мы с вами просто!

[ozzy89]

отличная статья )

[DLT]

Первый снег

Выхожу из подъезда. В дверях столкнулся с двумя бабками. Ходили на свежий воздух, снегом первым любоваться.
Здравствуйте! – бабкам говорю.

А они с палочками проход торопятся освободить.
Придерживаю дверь и поддерживаю их, вовлекая в разговор; – Первый снег опробовали?

Последовало некоторое замешательство, молчание. Потом тут же обе сразу, хором; – Да!
Сказали и весело как молодушки рассмеялись.

Много ли то, бабкам надо?!

[DLT]

Письмо Николаю Николаевичу; Про лучшее в человеке!


Пришла Зима. Надо кого-то вспомнить с теплом.
С теплом тебя, Николай Николаевич. Пусть дома у тебя будет зимою тепло!

Пожелал тебе, Николай Николаевич тепла, а сам расчувствовался.
Полагаю; Какой же все-таки я!
А вот какой? Над этим надолго задумался.

Вот, видишь ли, Николай Николаевич!
Не ты же это мне сейчас письмо пишешь, и желаешь тепла мне!
Понятно; теперь и ты вспомнишь, бросишься, напишешь, придётся, а куда денешься?
Под гнётом обстоятельства.
А это вот я тебе, Николай Николаевич, сам по себе, импульсивно, без принуждения, без подсказок, по теплоте душевной,
по чистому зову сердца!
А ты говоришь; какой я?!

Всё лучшее, Николай Николаевич, в человеке трудно хранить!
А в хорошем человеке, хорошее, надолго вообще не задерживается.
Всю жизнь хороший человек, Николай Николаевич, плохое в себе вынужден прятать!